«А ты не пробовала писать, когда тебе этого самой хочется?» (Dunmer).
Пробовала, только ничего хорошего (позитивного) из этого не получается…
* * *
Ведьма шла по еще не прижатой траве – не притоптанной сотнями ног оголтелых дачников, стремящихся вырастить на своих участках-заплатках невиданные заморские баклажаны. Не понимающих, что весь их патриотизм – квасной, конечно, как же иначе! – мог бы заключаться вот в этом любовании будущей земляникой. Ведьме было глубоко наплевать и на морковку, и на лучок, и на все эти грядки. Тем более – на землянику. Огородную! Зачем, если есть лесная – в лесу, она разве не вкуснее?
Не вкуснее – могла бы ответить Ведьме помойка, «заботливо» организованная ненавидимыми дачниками прямиком около кромки леса. Может ли быть вкусной земляника у помойки?
Ведьма морщила нос и переступала своими кедиками пластиковые и жестяные отходы уже успевших нагадить в этом сезоне дачников. Ведьма ненавидела дачников – и дачу она ненавидела. Она больше любила деревню, где алкаш-сосед при входе (переходе через ручей – это и был вход в деревню) повесил самописную табличку: «Люди, не будьте скотами – не гадьте!». Ведьма больше уважала этого алкаша-соседа, пасущего своих коз – скот, чем тех, кто приезжал на дачу, и был по сути, скотом.
Ведьма пробиралась сквозь заросли. Не боясь клещей, как многие. Дачники! Сдающие их потом пачками (или банками – энцефалитных клещей ведь принимают в банках?) в травмопункты омерзевшего Ведьме города. Клещ Ведьму уже кусал, глубоко в детстве, и она свято верила, что «дважды в одну воронку не падает». Она вообще во многие приметы верила, эта Ведьма. И почему-то считала себя язычницей (или гордо позиционировала, хотя на самом деле все равно считала, просто стыдилась этого). И природу любила. И даже придумала (хотя потом прочитала, что, конечно же, это придумал кто-то уже до нее – в Википедии же было написано), что она «зеленая анархистка».
А, так как по причине принадлежности Ведьмы к роду женскому (чему стоило гордиться ей, язычнице, и так призираемому ее другом-компьютерщиком) логика у нее отсутствовала чуть больше чем полностью, она почему-то считала, что клещ ее… не укусит! Ну не может ее укусить, она же Ведьма, стало быть, за него, раз этот клещ – часть природы! И пусть зеленая травка щекочет ноги в кедах – белые, совсем не загорелые еще ведьмины ноги! И пусть кудрявая листва берез вплетается в ее бордовые – или под цвет еще нерасцветшего боярышника – волосы. И плечи – даже не обожженные солнцем – нехлестко стегает одногодка Ведьмы – строптивая березка.
Под ногами струится ручей. В сумраке леса, прореженном редкими лучами солнца, он кажется красным. Кровавым! Неглубокий, журчащий ручей, чью жизнь ты унес? Ведьме становится жутко. Ручей узкий. Ах, как хороши удобные кеды – вы знали, что ведьмы все неформалки – они непременно носят кеды? – Ведьма ловко перепрыгивает ручей. Зачем?
Шаг. Еще. Она идет не медленно. Она совсем не боится. Лес – ее друг. Она трогает руками ветви деревьев. Она у себя дома. Как можно бояться у себя дома?
Это же не игра. В игру играет ее друг-компьютерщик. В «Танки». Ведьма искренне не понимает, как можно играть в компьютерную игру про войну? Как можно хотеть воевать? Убивать? Ведьма считает себя пацифисткой. Гуманисткой. Ведьма лукавит.
А друг, тот, что компьютерщик, рассказывает Ведьме про Сирию. И Иран. А с последним у Ведьмы только хна ассоциируется. Знаете, иранская хна – самая лучшая. Ведьма давно не красится хной. И ей хочется спорить, и какие-то сумасшедшие идеи говорить, и расширенными глазами смотреть: «Я не понимаю – зачем???». Она действительно не понимает, а друг считает ее очень глупой. Ну, или наивной – наивной быть не так обидно.
Ведьма идет по лесу. Касаясь рукой каждого деревца, каждого кустика: «Весна же! Живи! Живи!!!». Ей хочется, чтобы все жили, и все были живы, чтобы все встречали весну. Даже в этой неизвестной рассказанной другом Сирии, которая скоро «как бомбанет». Ведьме очень не хочется этого. Она сейчас как самая пошлая хиппи из 70-х с извечным «love-love». Нет (сейчас бы ее тот самый друг-компьютерщик высмеял), она не хочет с каждым встречным делать это «love-love», она даже бы не стала пропагандировать «peace» – дурацкое слово, звучит по-английски как дешевый «кусок», а попробуйте произнести его по-русски! И даже не пресловутый голубь – обязательно белый, как в альбомах по рисованию в детском саду, не глобус – мир – в школе. Мир – это отчего хочется плакать и, что обязательно знаешь – хорошо. Она, Ведьма – язычница, просто бы хотела, чтобы люди жили и радовались тому, что живы. Ведьма, столько всех похоронившая, она бы очень хотела этого.
Ручей, кусты, пробивающаяся сквозь пластик и жесть травка. Пластик – равнодушие. Травка – синоним наркотиков. Жесть – что люди делают с миром. Все – все слова! – они опошлились, обесценились, стали… тленом. Тлен – так модно сейчас…
Ведьма заходит все глубже – то ли в лес, то ли в свои мысли. Белая береза – так по-русски, нежная, слегка отстающая от ствола береста, завивающаяся, завитушками. Локоны Ведьмы прикоснулись к ней, она спиной чувствует упругий ствол – но в то же время тонкий – за ним – лес, эфемерный, почти ничего. Завитушки травы ненароком лезут, ласкаючи, в Ведьмину кеду. Она уже стоит, прижимаясь спиной к стволу белой – российской – березы. В голове мысли о Сирии. Перед глазами – лезвие ножа. Ее друг говорил, что ее прирежут в дальних странах. Кеда скользит по пластику бутылки. Лезвие ножа – не сирийского – русского! – касается ее горла. В российском лесу. На даче. Кому-то просто не понравился ее цвет волос.
27.05.2015
(Все совпадения случайны, окончание истории – полностью фантазия автора, в процессе фотосессии и написания рассказа никто не пострадал, и вообще все это вам только пригрезилось xD).
